Весна 1918 года на Дону была временем смутным и тревожным. Советская власть установилась в городах и окружных центрах, большинство захолустных хуторов и станиц, узнав об установлении новой власти по телеграфу, согласно вывесили над правлениями красные флаги, но должностные лица остались прежние. Исподволь накалялись страсти. Крестьяне, как и всюду по России, попытались поделить и распахать помещичью землю. Зарились они и на казачьи угодья, на войсковой запас земли. Казаки, которым из-за экстенсивного земледелия земли тоже не хватало, хотя имели они ее втрое больше, чем крестьяне, насторожились. Положение усугублялось «дуростью» новой власти, среди которой было много деклассированного элемента, арестами офицеров-донцов, враждебным настроем пришедших на Дон красногвардейцев, которым после бедного и голодного Севера казалось, что богатый Юг чужд и враждебен. Вдобавок ко всему по территории Украины подходили немцы, а перед ними откатывались разрозненные полуанархические отряды украинских «социалистических армий». Пьяные разгульные толпища украинских красногвардейцев (а первыми отступали наименее дисциплинированные) получили на Дону прозвище «чертова свадьба».

Еще в марте на Дону начинают вспыхивать разрозненные восстания, но быстро гаснут. Советская власть перебирается из ненадежной донской столицы — Новочеркасска — в Ростов-на-Дону. И в ближайшее время казаки лежащей около Новочеркасска Кривянской станицы, задравшись с присланными реквизировать хлеб матросами, поднимают восстание и врываются в город. Красная гвардия, присланная из Ростова, Новочеркасск отбила, но казаки, пользуясь разливом Дона, засели на островах у станицы Заплавской и стали формировать свою Донскую армию. Во главе армии стал генерал Поляков, а начальником штаба у него стал полковник С. В. Денисов, бывший начальником штаба у Краснова во 2-й сводно-казачьей дивизии.Известие о восстании под Новочеркасском прокатилось по всему Дону. Восстали казаки во 2-м Донском округе, на Донце, на Верхнем Дону, на Хопре.

Услышав о восстании на Дону, повернула на север Добровольческая армия, понесшая страшные потери под Екатеринодаром и лишившаяся там своего вождя,Л. Г. Корнилова. Две тысячи «добровольцев», все, что осталось в строю после «Ледового похода», подошли к границам Дона и расположились в станице Мечетинской. Вышли из Сальской степи и двинулись к Новочеркасску партизаны походного атамана П. X. Попова, полторы тысячи штыков и сабель.

В самой станице Константиновской, где скрывался П. Н. Краснов, тоже было неспокойно. Казаки хотели восставать и искали достойного предводителя. К сожалению, это были те самые ребята из 9-го Донского полка, который чуть было, не разменял Ленина и Троцкого на Керенского и Краснова. Когда делегация пришла к Краснову и спросила, не возглавит ли он 9-й полк, который готов выступить против большевиков и Красной гвардии, Краснов, прекрасно помня события под Петроградом, ответил:

— Я эту сволочь прекрасно знаю и никакого дела с ней иметь не хочу. Затем в Константиновскую вступили партизаны генерала Попова, но и в них Краснов не поверил и не присоединился к отряду.

Меж тем немецкие войска вступили на территорию Дона, начались бои под Ростовом. 6 мая Ростовский вокзал был захвачен отрядом полковника Дроздовского, идущим с Румынского фронта на соединение с Добровольческой армией. Из Ростова Дроздовский пошел на Новочеркасск, где вновь разгорелись бои. Донская армия генерала Полякова, Дроздовцы и партизаны Попова объединили свои усилия. 8 мая 1918 года они заняли Новочеркасск. В тот же день немцами был занят Ростов.

Занятие Новочеркасска еще не решало окончательно всего дела. Кроме города пока лишь 10 станиц (из 134) были в руках восставших. И самое неприятное — среди захвативших город повстанцев не было единства.

Созданное повстанцами Временное Донское правительство не доверяло генералу П. X. Попову, встретило его довольно холодно. Главной причиной было то, что у Попова в отряде преобладали офицеры, а среди восставших казаков все еще жили порожденные революцией антиофицерские настроения.

В споре за власть, который неминуемо стал разгораться, и «партизаны» и «заплавцы» пошли по пути наименьшего сопротивления, стали искать третью компромиссную фигуру. 9 мая Временное Донское правительство обсуждало вопрос о передаче всей военной власти генералу А. И. Деникину, командующему Добровольческой армией после смерти Л. Г. Корнилова. Но главенство Деникина означало немедленный конфликт с немцами, для борьбы с которыми Добровольческая армия по идее и создавалась (а с большевиками боролась как с немецкими ставленниками). Для такой борьбы нужны были совершенно иные силы и средства, не две тысячи «добровольцев» и не разрозненные сотни восставших казаков. Сам Деникин не особо жаловал Временное Донское правительство, считал его «многоголовым совдепом», главу его Г. П. Янова — «правым демагогом», а походного атамана Попова — «человеком вялым и нерешительным». Противоречия в какой-то мере разрешились на Круге Спасения Дона, собравшемся 11 мая в Новочеркасске. Не надеясь до конца на массовую поддержку, восставшие обеспечили себе большинство на Круге самой избирательной системой, согласно которой станица выдвигала на Круг одного делегата, а полк или дружина, выставленные станицей против большевиков, — двух делегатов. Практически это был Круг из представителей восставших полков и дружин. Председателем Круга и его товарищем (заместителем) были избраны члены Временного Донского правительства. Большинство принадлежало казакам низовых станиц, «черкасне». Круг назвали «серым», на нем почти не было интеллигенции, только казаки-повстанцы. «Этот серый Круг имел одну цель — спасти Дон от большевиков, спасти, во что бы то ни стало и какою бы, то ни было ценой.

Он был истинно народным и потому коротким, мудрым и деловым в своих заседаниях и решениях. Он коротко и просто сказал, что хочет Дон теперь: порядка. Что будет в России, и какова она будет, он не думал. Это не его дело и не потому не его дело, что он отшатнулся от России, а потому, что он чувствовал себя слишком маленьким и ничтожным, чтобы затрагивать такие большие вопросы», — писал впоследствии Краснов. Круг объявил принудительный заем в 4,2 млн. рублей у местных капиталистов, которые не особо помогали материально, хотя всей душой сочувствовали антибольшевистскому движению. Далее было принято решение о создании регулярной армии для борьбы с большевиками. К немцам была послана делегация с целью «твердо отстаивать существующие ныне границы области, ее независимость и самобытность казачества».

Естественно встал вопрос об атамане. Кому доверить власть в столь неспокойное время? Генералу П. X. Попову? Но Попов не имел опыта военных действий, до Степного похода он был начальником Новочеркасского юнкерского училища, в мировой войне не участвовал. Деникину? Эта кандидатура отметалась без рассуждений. Деникин был «солдатский» генерал, а здесь нужен был казак. И тут полковник С. В. Денисов напомнил о П. Н. Краснове. Краснов был приглашен на Круг с просьбой «высказаться о современной политической обстановке». Может быть, такова участь всех «петербургских казаков»... Человек практического ума, Краснов восторженно писал о казаках. Они его предали, позволили арестовать на своих глазах, готовы были выдать, и он однажды высказал, что он думает о некоторых конкретных представителях казачества. Но Круг пригласил его... И Краснов явился. Знал ли он о перспективах подобного приглашения? Да, это было практически приглашение в атаманы. Почему именно его? Краснов объяснял это тем, что был в тот момент «старшим по службе из донских генералов», последняя должность — командир корпуса. Объяснял тем, что «члены Круга знали генерала Краснова как молодого офицера, знали как полкового командира, как начальника дивизии и командира корпуса, они видели его в боях, привыкли верить ему и повиноваться ему, а главное — суеверно верили в его счастье, потому что не раз на войне он выходил победителем из очень сложных и тяжелых положений. Про него знали, что он любит и жалеет донских казаков, и каждый знает, что простой народ этому слову жалеть придает особое значение».

Краснов, знаток донской жизни и донской истории, знал, но умолчал, что Круг вообще-то искал жертву. Любое замкнутое сообщество, а Войско Донское таковым являлось, ввязываясь в сомнительное мероприятие, лидера, вождя, предпочитает брать со стороны, чтоб не было усиления того или иного клана среди своих, чтоб никому из своих не было обидно, чтоб не жалко было сдать «чужака» в случае провала. Такова судьба Разина, Пугачева, Булавина. Краснов «любил и жалел донских казаков»... Но ведь так говорят о чужих. Донских казаков любит и жалеет казак «петербургский»; свой донец знает цену всем и каждому, такие слова к нему неприменимы, как глупо было бы сказать, что сосед «любит и жалеет» всех своих соседей, восхищается ими. Свой своим не восхищается.

И все же Краснов откликнулся и пошел, потому что он был «петербургский казак», с комплексами, с ностальгией, с любовью «ко всему казачьему». Два часа при гробовом молчании Круга Краснов говорил о положении на Дону и в России. Его доклад стал программой деятельности Круга. Предусматривалось привлечение на свою сторону всех слоев казачества. Тезис «казачество стоит вне партий» стремился затушевать классовые противоречия внутри сообщества, тезис «все силы на восстановление старины» идеализировал добуржуазные «патриархальные отношения вольных степей» и должен был придать движению ореол романтизма. Тезис «казачество участвует в освобождении русского народа от большевизма» определял цели объединения, но, учитывая отсутствие единства взглядов по этому вопросу среди казаков, Краснов уточнил непосредственные цели военных действий — выход на линию Царицын — Поворино — Лиски.

Взаимоотношения с антисоветскими силами были оговорены в тезисе «все, кто против большевиков, — наши союзники». Отношение к немецким войскам, которые, будучи в данный момент антибольшевистской силой, подходили под разряд «союзников», было выражено туманно: «С немцами войны быть не может, но казачество — свободно». В интересах казачьего сообщества было высказано требование утверждения всех прав казачества при «восстановлении России». Большая самостоятельность Дона в будущем, его своеобразная «автономия» выразились в тезисе, что донской атаман будет непосредственно подчиняться лицу, возглавляющему центральную власть. Гарантом воплощения в жизнь всех этих идей программа считала создание постоянной казачьей армии.

16 мая 1918 г. П. Н. Краснов был избран донским атаманом 107 голосами против 23. Других претендентов на этот пост не было. Лишь 1 голос был подан за социалиста П. Агеева. Избирался Краснов временно, до Большого Войскового Круга, который предполагали собрать, когда Войско Донское будет освобождено от большевиков и все население сможет принять участие в выборах.

Однако Краснов отказался принять атаманский пернач, поставил Кругу условие: принять заранее подготовленные им законы. Это были законы об атаманской власти, согласно им атаман утверждал законы, назначал всех министров правительства, становился высшим руководителем всех внешних сношений, верховным вождем Донской армии, то есть полновластным правителем Дона. Далее шли законы о вере («первенствующей» считалась православная, но все иноверцы пользовались правом свободного отправления их веры и богослужения), о правах и обязанностях граждан (подтверждались демократические свободы), о законах. Не опасаясь обвинений в приверженности старому режиму, Краснов объявлял: «Впредь до издания и обнародования новых законов Всевеликое Войско Донское управляется на твердых основах Свода законов Российской империи, за исключением тех статей, которые настоящими основными законами отменяются». Отменялись все законы Временного правительства и все декреты Совета Народных Комиссаров. Армия возвращалась к уставам, изданным до 23 февраля 1917 года. В законах оговаривалось создание нового правительства — «Совета управляющих», создание отдела финансов, войскового суда. Предлагались донские флаг, герб и гимн. Флаг — три продольные полосы синего, желтого и алого цвета — символизировал «три народности, издревле живущие на донской земле», казаков, калмыков и русских. Герб изображал нагого казака в папахе, при шашке, ружье и амуниции, сидящего верхом на бочке. Гимном становилась модификация песни «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон».

— Вы хозяева земли Донской, я ваш управляющий, — сказал Краснов Кругу. — Все дело в доверии. Если вы мне доверяете, вы принимаете предложенные мною законы, если вы их не примете, значит, вы мне не доверяете, боитесь, что я использую власть, вами данную, во вред Войску. Тогда нам не о чем разговаривать. Без вашего полного доверия я править Войском не могу.

Полного доверия со стороны Круга к Краснову не было. Но вопрос был поставлен прямо, и на него надо было прямо отвечать. Законы приняли. — Умник — это верно, но... дюже доверять ему опасно. Но мы по банку вдарили, пошли на пан или пропал — дали всю власть. Что выйдет — не знаем, — говорили разъезжавшиеся с Круга казаки.

Круг разъехался. Наделенный диктаторскими полномочиями атаман остался править Войском. К управлению, к административной работе, Краснов подошел как к искусству, к творческому процессу. Именно поэтому он и требовал диктаторских полномочий. «Донскому атаману предстояло творить, и он предпочитал остаться один вне критики Круга или Кругом назначенного правительства», — вспоминал Краснов.

— Творчество, — сказал он в одной из своих речей, — никогда не было уделом коллектива. Мадонну Рафаэля создал Рафаэль, а не комитет художников... Что же собирался творить атаман? Ему нужна была мощная сила для борьбы с большевиками, для восстановления России, мощное народное движение, в которое безоглядно влилось бы казачество, то есть движение, отвечающее казачьим интересам и выражающее их.

Препятствия встречали Краснова на каждом шагу. Во-первых, Дон не был един. Казаки составляли лишь 43 % населения. Да и то какая-то часть их изначально присоединилась к большевикам. Таких было мало, их называли изменниками, но все же... Донские крестьяне, коренные и недавно пришедшие на Дон, безземельные, в подавляющем большинстве были настроены против казаков, против атаманской власти. Поэтому они единодушнее, чем где бы то ни было в России, выступали за Советскую власть. Получался замкнутый круг. Противопоставить Советской России единый Дон было абсолютно невозможно, но именно благодаря настроениям крестьян, испугавшись этого настроения, казаки и восстали против большевиков. Помирись казаки с крестьянами, никто и не подумает свергать Советы в далекой Москве. Повстанцы при всех своих боевых качествах, как и во времена крестьянских войн, освободив свою станицу, не хотели идти дальше, и «поднять их на энергичное преследование противника не представлялось возможным. Все пока держалось на исключительной доблести и самопожертвовании офицеров, учащейся молодежи и особенно стариков, своим авторитетом влиявших на фронтовиков». Как считали современники, «восставая, казаки меньше всего думали об устройстве своего государства. Восставая, ни на минуту не забывали того, что можно помириться, коль скоро Советская власть согласится не нарушать их станичного быта». Еще до избрания Краснова атаманом Временное Донское правительство, отменив большевистские декреты, поспешно объявило об оборонительном характере войны и курсе на примирение классов: «Намерение Временного правительства — не выходить за пределы области, но отстаивать ее территорию в исторических границах. Как будет закончена борьба, будет созван Большой Круг и съезд неказачьего населения». Как в таком случае идти на Москву? Вторым важным фактором, на который нельзя было не обратить внимания, стали немцы, занявшие Ростов, Таганрог и остановившиеся по линии Дона и Юго-Восточной железной дороги. Немцы стремились к бакинской нефти, предвосхищая свой рывок 1942 года. Но, будучи наиболее мощной военной силой, на юге России в то время (более 300 тысяч штыков), немцы прочно увязли на Западном фронте, а потому избегали здесь, на востоке, ввязываться в серьезные конфликты. Дальнейшему их продвижению на восток препятствовало настороженное отношение к ним восставших казаков, враждебное отношение «добровольцев» и, наконец, разлив Дона. Впоследствии они попытаются продвинуться южнее, высадят десант на Шаманском полуострове, затем в Поти, но до Баку так и не дойдут.

А пока они стояли в Ростове, в Каменской, в Миллерово, в Чертково. Их орудия и пулеметы были наведены на Новочеркасск. Зная казаков по опыту мировой войны, немцы предпочитали не рисковать и держать палец на спусковом крючке. Как, сражаясь с большевиками, не ввязаться еще и в бои с сильным, опасным, победоносным пока противником — немцами? В-третьих, прятавшаяся при большевиках интеллигенция «вылезла наружу» и стала обвинять Краснова в свертывании демократии. «Стремящаяся к власти, воспитанная на критике ради критики, на разрушении, а не на творчестве, она повела широкую кампанию против атамана», — жаловался Краснов. И, наконец, в-четвертых, соперников Краснов увидел в «добровольцах», в генерале Деникине. «Добровольцы», сражавшиеся под знаменами «Единой и Неделимой России», претендовали на главенство в антибольшевистском движении, они надеялись пополниться за счет казаков, которых считали «прекрасным боевым материалом». Но когда казаки созвали Круг, создали свое правительство, свою армию, приняли самостоятельно законы, утвердили флаг, герб и гимн, это вызвало недовольство и даже озлобление в среде «добровольцев». Уж не вздумали ли донцы отделиться от России?..

Генерал Деникин стремился быть в курсе всех событий на Дону. У него в «Доброволии» был целый полк из донских офицеров, казаков и студентов, и командовал этим «Партизанским» полком донской генерал, известный на Дону не менее Краснова, Африкан Петрович Богаевский. Правда, известен он больше был как брат Митрофана Богаевского, казачьего идеолога, сподвижника Каледина, «донского соловья», расстрелянного большевиками. Деникин послал Африкана Богаевского на Круг в надежде, что того изберут атаманом, но Богаевский опоздал, избрали Краснова. Тем не менее, учитывая популярность самого имени и то, что Богаевский закончил войну с немцами начальником казачьей дивизии, то есть немногим уступал самому Краснову в старшинстве, Краснов назначил его «премьер-министром» в донском правительстве и доверил ему все внешние сношения Войска.

Впоследствии Краснов не раз говорил: «У меня четыре врага: наша донская и русская интеллигенция, ставящая интересы партии выше интересов России, — мой самый страшный враг; генерал Деникин; иностранцы — немцы или союзники и большевики. И последних я боюсь меньше всего, потому что веду с ними открытую борьбу, и они не притворяются, что они мои друзья...» Не смущаясь наличием такого количества врагов и их мощью, П. Н. Краснов принялся за работу. Первыми шагами атамана, стремившегося к выигрышу времени, к собиранию сил, было письмо к императору Вильгельму о собственном избрании и просьбой прекратить наступление, Краснов уверял германского императора в дружественных чувствах, просил оружия, а взамен предлагал установить «правильные торговые отношения» между Доном и Германией. Делегации, посланные Красновым к германскому командованию, хотя и оговаривали неприкосновенность донских границ, основной целью имели заключение соглашения о военной и политической поддержке в обмен на поставки Доном продовольствия для Германии. Через два дня к Краснову прибыла делегация от немецкого командования и заявила, что германцы никаких завоевательных целей не преследуют и уйдут, «как только увидят, что на Дону восстановился полный порядок». Что касается Таганрога и округа, то немцы заняли его лишь потому, что украинцы сказали, что он принадлежит Украине. Этот пограничный спор немцы предлагали Краснову разрешить с гетманом Украины П. Скоропадским. В ряде донецких станиц немцы оказались по просьбе казаков, которые искали у германских войск поддержки в боях с Красной гвардией.

Краснов убедился в том, что немцы побаиваются казаков и заинтересованы в союзе с ними. Сам он немцев не боялся — бил их на войне, да и женат, кстати сказать, был на немке. Но с реальным противником или реальным партнером надо было считаться, и Краснов в первом же приказе потребовал, «как ни тяжело для нашего казачьего сердца... чтоб все воздержались от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам, и смотрели бы на них так же, как на свои части».

Естественно, немцы грабили донскую территорию, но ограблению в основном подверглись Таганрогский и Донецкий округа, где подавляющую часть населения составляли крестьяне. Казачьи станицы пострадали в единичных случаях. Краснов развернул «взаимовыгодную торговлю», приравняв 1 марку к 75 донским копейкам. За 1 русскую винтовку с 30 патронами немцам давали пуд ржи или пшеницы. Подобную цену на оружие трудно назвать высокой. Она действительно была «взаимовыгодной». Немцы продавали доставшиеся им даром вооружение с русских складов на Украине, а Краснов его за бесценок скупал. Взаимоотношения «доно-германские» сразу же теснейшим образом переплелись с отношениями «доно-украинскими». На Украине немцы установили власть гетмана Павла Скоропадского, потомка старинного рода, генерала русской армии. В области внешней политики Краснов первым делом потребовал от ведомства иностранных дел «войти в немедленные дипломатические сношения с Киевом». Однако донское правительство сразу же вступило с гетманом в конфликт. Стремясь укрепиться на линии Дона и в Донецком угольном бассейне, немцы поддерживали претензии гетманского правительства на Таганрогский и Ростовский округа Донской области, так как там якобы 67 % населения составляли украинцы (на самом деле — 27%). Взамен гетман предлагал донским казакам... устье Волги. Между тем спорные округа давали 70 % всего налогового дохода Войска Донского, 81 % добываемого угля, на их территории располагалось 86 % фабрик, заводов и других предприятий области.

Донское правительство сразу же заявило, что «считает Ростов и Таганрог в Донской области. Присутствие германских войск не означает оккупацию или украинизацию этих городов», и начало тяжбу с гетманом за Таганрогский округ. Зная истинную цену «Украинской державе», донские делегации и сам атаман в основном переговоры вели с немцами, а гетманское правительство иногда с презрением называли «неудачным экспериментом на живом народном организме». Кроме того, взаимоотношения «доно-германские» сильно повлияли на взаимоотношения Дона и Добровольческой армии. Между немцами и «добровольцами» была взаимная вражда. Контакты Краснова с немцами сразу же обостряли неприязнь между Красновым и Деникиным, а попытки Краснова поддержать «добровольцев» вызывали настороженность и недоверие к нему со стороны германского командования.

28 мая Краснов встретился с командованием Добровольческой армии и настойчиво советовал ему наступать на Царицын (ныне Волгоград), в Поволжье. Тем самым атаман бил сразу трех зайцев: выпроваживал соперника из региона и снимал в глазах немцев вопрос о доно-деникинских отношениях; давал Деникину возможность соединиться на Волге с восставшими чехословаками, которые, как и Деникин, были враждебны немцам (все солдаты Чехословацкого корпуса были изменники, бежавшие из рядов австро-венгерской армии, ни немцы, ни австрийцы их в плен не брали, а если брали, то показательно вешали), тем самым на Волге образовался бы относительно мощный антисоветский и антигерманский фронт, и немцы, не желая ввязываться в очередные бои, прикрылись бы от чехов и Деникина буферным государством — Войском Донским; в-третьих, с захватом Царицына весь Юг был бы отрезан от Москвы, что наносило тяжелейший удар по большевистской власти.

Однако Деникина и других «добровольцев» нелегко было толкнуть на этот шаг. Хотя чехи впоследствии и приглашали Деникина в Поволжье, Добровольческая армия туда не пошла. Чтобы говорить с союзниками-чехами на равных, нужна была настоящая армия, а не жалкие 2 тысячи. Деникин планировал создать армию на базе кубанского казачества (если уж не удалось создать ее на базе донского), а для этого вновь идти на Кубань.

Все же удалось договориться, что Добровольческая армия овладеет железной дорогой Великокняжеская — Тихорецкая и освободит от большевиков Задонье, а затем пойдет на Кубань. Взамен Деникин потребовал оружие с русских складов на Украине, которое Краснов должен был выпросить у гетмана и немцев, и 6 млн. рублей на содержание армии.

В конце мая 1918 года немцы предприняли очередную попытку прорваться на Кавказ. Первым этапом операции стала атака на Батайск, где все еще стояли красногвардейцы. Красновские казаки тоже участвовали в этом бою. Общее руководство осуществлял генерал фон Кнерцер, командующий донскими частями генерал Греков подчинялся ему на правах командира корпуса. Чтобы нейтрализовать упреки «добровольцев», Краснов привлек к совместной операции с немцами отряд полковника Глазенапа, состоявший из донских казаков, но входивший в Добровольческую армию. Бои за Батайск шли 30 мая и 2 июня, закончились они неудачно, так как Дон еще не вошел в свои берега, и Батайск был прикрыт от немцев и казаков целым морем половодья. Кроме того, немцы как раз в это время начали наступление во Франции на реке Энн, которое к 5 июня стало захлебываться. С этого момента они все больше уклоняются от боев, усиленно склоняют Краснова занять Царицын и создать на Дону своеобразную буферную зону, которая прикрывала бы их попытки прорваться на Кавказ и к Баку рывком через Грузию. Чтобы Краснов не договорился с чехами, немцы начинают усиленно снабжать его оружием и деньгами. Создается парадоксальная ситуация: немцы грабят Украину и в то же время на самом верху, в ставке Вильгельма II, решается вопрос, где взять деньги, чтобы окончательно склонить на свою сторону донских казаков и их атамана. На Украине немцы берут, а Дону дают.

Краснов «подыграл» немецкому командованию, заявив: «В настоящее время я занят подготовкой общественного мнения для активной борьбы с чехословаками», после чего передал треть снарядов и четвертую часть патронов, полученных от немцев, злейшим врагам Германии — «добровольцам». Во второй половине июня германское командование, готовясь к генеральному сражению во Франции на реке Марне, заключает с большевиками очередной договор и устанавливает разграничительную линию между германскими и советскими войсками. Немецкий «натиск на восток» останавливается. В это же время Деникин с «добровольцами» и присоединившимся к нему отрядом полковника Дроздовского, который, помогая казакам взять Новочеркасск, уходит во «2-й Кубанский поход», устремляется на Кубань и начинает бить там большевиков, поднимать кубанское казачество. Германское командование, которое не оставляло замысла о своей экспансии на Кубань путем «воссоединения» Кубани и Украины (о чем постоянно велись переговоры кубанских «самостийников» и гетмана), запросило Краснова о положении и планах Добровольческой армии. Краснов ответил, что Добровольческая армия 30 июня самовольно, без ведома донского командования бросила позиции под Кагальницкой — Мечетинской и на свой страх и риск отправилась в неизвестном направлении. Силы «добровольцев» невелики, — успокоил немцев Краснов, — всего 12 тысяч, из них 70 % — кубанские казаки и 1,5 тысячи — отряд Дроздовского. На самом деле красновские казаки приняли самое активное участие в боях «добровольцев» за южные районы Донской области. Краснов передал в подчинение Деникину 3,5-тысячный отряд генерала Быкодорова, который вскоре возрос до 12 тысяч, то есть сравнялся по количеству со всей Добровольческой армией.

Таким образом, к июлю 1918 года взаимоотношения с немцами определились, а главнейший соперник Краснова — Деникин — увел свою армию на Кубань.

Что касается интеллигенции, то здесь дело было сложнее. Интеллигенция действительно стала критиковать атамана за монархические жесты, агитировать казаков, да и сами казаки, особенно в северных округах, колебались, не круто ли взял атаман, возвращаясь к законам Российской империи. Пришлось Краснову исправлять ситуацию. Через неделю после Круга он издал приказ № 12, в котором объявлялось, что, отменяя законы Временного правительства, донские власти «не думали посягать на свободу граждан». Пункт приказа, отменяющий законы Временного правительства, объявлялся временным: «Всевеликое Войско Донское, благодаря историческим событиям поставленное в условия суверенного государства, стоит на страже завоеванных революцией свобод. Все законы Временного правительства, укрепляющие русскую государственность и способствующие укреплению и процветанию Донского края, лягут в основу жизни Всевеликого Войска Донского. В наикратчайший срок законы, охраняющие права населения и общественных организаций, будут проведены в жизнь».

В конечном итоге в специальной декларации 5 июня 1918 года «впредь до образования в той или иной форме Единой России» Войско Донское объявлялось «самостоятельной демократической республикой».

Определились взаимоотношения с политическими партиями. Эсеры пытались вести с Красновым переговоры «о возможности совместной борьбы против большевиков», но казаки на союз с ними не шли, помня, что лидер эсеров В. Чернов поддерживал притязания крестьян на казачью землю. Официальных членов эсеровской партии среди членов Круга не было или почти не было. Меньшевиков были единицы.

Кадеты же составили атаману оппозицию «справа», хотя с самого начала Краснов пытался привлечь их к тесному сотрудничеству, предлагал войти в правительство местному кадетскому лидеру и миллионеру Н. Е. Парамонову. Парамонов отказался, требуя, чтобы из правительства убрали одиозных контрреволюционеров и ввели его сторонников. Краснов на это не пошел, и местные кадетские лидеры, Парамонов и Харламов, отныне стали во главе оппозиции. Пользуясь тем, что в Круге формальных членов партий были единицы, атаман в черном теле держал все общественные организации. «Атаман одинаково разрешал собрания эсеров, кадетов и монархистов и одинаково их прикрывал, как только они выходили за рамки болтовни и пытались вмешиваться во внутренние дела Войска», — вспоминал Краснов. Он в 24 часа выставил формируемый в Ростове-на-Дону «отряд монархистов», наложив резолюцию: «Это не отряд монархистов, а отряд жуликов и вымогателей, о чем Осведомительному отделу надо бы знать раньше меня. 12.VII.18. Генерал-майор Краснов». Не постеснялся он выслать из области и видного политического деятеля, бывшего председателя Государственной Думы Родзянко, когда тот надумал поучать атамана.

В отставку был отправлен генерал-лейтенант Попов и его соратники, которые настаивали на более тесных связях с Деникиным.

В своей работе и своей борьбе Краснов опирался на рядовых казаков, особенно на зажиточное низовое казачество, так же как низовцы опирались на него в достижении своих целей, и в то же время Краснов имел конечную цель, которая расходилась с конечной целью избравших его казаков. Он хотел свергнуть большевиков по всей России, низовцы не помышляли идти дальше границ и готовы были помириться с кем угодно, лишь бы сохранить сложившийся уклад казачьей жизни. Складывалась парадоксальная ситуация — в глубине души атаман был один против всех. С самого начала, подыгрывая настроению Круга, атаман заявил, что «путь спасения Дона лежит в окончательном его отделении от матушки-России», но на самом деле делал все, чтобы втянуть казаков в затяжную войну с большевиками и в конечном итоге повести их на Москву. «Атаман чувствовал, что у него нет силы заставить пойти, и потому делал все возможное, чтобы пошли сами», — вспоминал Краснов. Он обещал мир, но требовал, чтобы для гарантии этого мира казаки заняли российские города вне пределов Донской области: Царицын, Камышин, Поворино. Чтобы казакам было за что сражаться, атаман воззвал к донскому патриотизму, без колебаний признал донских казаков отдельной нацией. В газетах стали появляться статьи, доказывающие происхождение донцов чуть ли не от жителей древней Трои, от этрусков, амазонок и так далее. Но главное, надо было убедить казаков, что они живут в самостоятельном, независимом государстве, прекрасно обустроенном, а большевики угрожают Дону, как независимому, богатому, счастливому государству, несут нищету, порабощение.

Работать приходилось на нескольких направлениях. Самыми энергичными мерами налаживалась экономическая жизнь области. От управляющих отделом финансов и торговли и промышленности Краснов потребовал создать «стройную систему налогового обложения», напечатать свои ассигнации и заменить ими марки Временного правительства. Предполагалось развитие свободной торговли, «добиваясь понижения цен конкуренцией, но не нормировкой цен», было дано указание «призвать к жизни кооперативы и дать им возможность самого широкого развития». Краснов писал, что у императора Вильгельма он «просил машин, фабрик, чтобы опять-таки как можно скорее освободиться от опеки иностранцев». Предполагалось развивать «новые отрасли с наилучшим и современным техническим оборудованием», разрабатывались проекты Волго-Донского и Донецко-Днепровского каналов.

Земельный вопрос предполагалось если не разрешить, то сгладить. Своего рода источником земли стали земли тех, кто ушел с красными. Было приказано засеять все пустующие участки, земли помещиков засеять, используя пленных красногвардейцев, а урожай сдать в казну, выработать максимальную норму частного землевладения и правила отчуждения земли для выдачи безземельным.

И все это не были бессмысленные мечтания. Краснов умел работать сам и умел заставить работать других. Он был строг, даже суров, беспристрастен и, если нужно, язвителен. В гневе — страшен. Как вспоминал донской прокурор И. М. Калинин, «должностное лицо, с которым Краснов говорил по телефону, стояло навытяжку перед аппаратом и то и дело почтительнейше отвечало в трубку:

— Слушаю-с, ваше высокопревосходительство».

Результаты сказались очень скоро. За период Красновского правления было открыто 8 гимназий и много начальных школ. Случалось, что казаки слали с фронта домой трофейное имущество, чтоб его продали, а на вырученные средства открыли хуторскую начальную школу. Поезда по территории Войска Донского ходили строго по расписанию, и даже извозчики брали за проезд по дореволюционным расценкам.

Один из донских офицеров, вернувшийся домой из охваченной революцией России, вспоминал: «На железной дороге совершенно не чувствовалась происшедшая в России революция, и жизнь шла своим нормальным чередом. Будочники с зелеными флажками провожали поезда; казаки везли с поля груженые подводы сена и зерна и, лежа на возах, равнодушно поглядывали на пассажиров; мальчишки с красными лампасами на штанишках бежали к полотну ЖД и выпрашивали старые газеты «тятьке на цигарку», ну словом, повсюду на Дону можно было наблюдать жизнь дореволюционного времени».

Тем не менее, в бюджете доходы покрывали 46 % расходов, а 57 % расходов шли на армию... Война не прекращалась. Казаки восстали по всему Дону и, собравшись в сотни и полки, выбили красногвардейцев с донской территории. Летом бои велись лишь на окраинах области. Но за границу Войска Донского казаки переходить не хотели. Нужна была постоянная армия. Прошедшие фронты мировой войны, казаки имели огромный боевой опыт, но также имели опыт полковых комитетов, митингов и других «революционных прав». И Краснов решил создать «Молодую армию» из молодежи призывного возраста, еще не служившей. В лагере под Новочеркасском собрали 12 полков молодежи и стали обучать ее в традициях старой русской армии. Кроме того, мобилизовали крестьян и сформировали из них стрелковую бригаду. У Краснова были и свои виды на сформированные и усиленно обучаемые молодые полки. «... Атаман знал, что все казаки на Москву ни за что не пойдут, а эти тридцать тысяч, а за ними столько же охотников, наверное, пойдут», — вспоминал Краснов.

Пока шло обучение молодежи, так же энергично началось переформирование восставших казаков на фронте. Командование Донской армией Краснов доверил произведенному в генералы С. В. Денисову. Разрозненные полки сводились в отряды и дивизии. В конечном итоге, преодолев местнические настроения повстанцев, к лету 1918 года Краснов, по мнению «конкурентов» - деникинцев, имел «около 100 тысяч вполне удовлетворительной, в общем, и прекрасной, но частям армии». Даже летом в условиях полевых работ, то, распуская, то, призывая казаков различных возрастов групп, он смог держать на фронте 50-тысячное войско. Для несения тыловой службы было привлечено все население, включая стариков, женщин и детей, на которых также лежали и все заботы по хозяйству.

А. И. Деникин оценил эти вооруженные силы так: «Донской армии по существу не было: был вооруженный народ. Точнее, вооруженный класс...»

И Ленин, делавший в июне заметки к одному из докладов, отметил две главные силы в стране, противостоящие большевикам: «чехословаки; Краснов».

В августе 1918 года, когда Донская армия освободила практически всю территорию Дона и заняла даже один из городов Воронежской губернии, собрался Большой Войсковой Круг, надо было отчитаться за три месяца работы. Результаты были потрясающими. Германскому командованию, наиболее реальной военной силе на территории России в тот период, приходилось не только брать с Дона (продовольствие), но и давать Дону, оплачивать его лояльность. Атаман Краснов, постоянно шантажирующий немцев своими контактами с «добровольцами», стремился урвать, где только возможно. Когда немцы вели переговоры с советским руководством о разграничительной (демаркационной) линии между советскими и германскими войсками, Краснов склонял немцев, чтоб они потребовали демаркационной линии по Волге, начиная от Камышина, по Азовскому и Черному морю, иначе он якобы не мог поставить немцам требуемое продовольствие, так как на Дону намечался неурожай и положение могла спасти лишь Задонская степь. Немцы ответили, что для установления такой демаркационной линии им придется открыть военные действия против большевиков, добровольно такую территорию те, конечно же, не сдадут. Кроме того, немцы отказались, открыто признать Дон независимым государством. На совещании в Спа, в ставке кайзера Вильгельма, было решено: «Стремление донских казаков к самостоятельности не следует поощрять. Верховное главнокомандование, однако, считает обязательной военной необходимостью привлечь на свою сторону донских казаков, снабдив их деньгами и оружием, чтобы удержать от объединения с чехословаками. Верховное командование окажет при этом тайную поддержку казакам, так что политическому руководству вовсе не следует об этом знать...»

Разгадав планы и опасения немцев, Краснов сделал акцент на доно-украинских противоречиях из-за Таганрогского округа и Донецкого бассейна. Помимо экономического значения этих территорий для Дона Краснов усмотрел, что Таганрогский и Ростовский округа — сухопутный мост с Украины на Кубань. В случае объединения Украины и Кубани Дон, по мнению Краснова, оказался бы между молотом и наковальней. И Краснов пишет знаменитое письмо императору Вильгельму, где помимо просьб о помощи оружием и дипломатической поддержке в разрешении спора с Украиной, сообщает о союзе с астраханским и кубанским казачьими войсками и просит «признать права Всевеликого Войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения последних — Кубанского, Астраханского и Терского войск и Северного Кавказа — право на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского Союза». Взамен он обещал нейтралитет в мировой войне и торговые льготы. Помимо письма Вильгельму II Краснов в открытую пригрозил Украине, что на Круге пожалуется на захват украинцами казачьих земель, так что ситуация «грозила окончиться кровавым столкновением».

Противопоставление наметившемуся кубано-украинскому прогерманскому альянсу Доно-Кавказского (включающего Кубань) нейтрального союза, в декларации об образовании которого говорилось, о намерении казачества «не допускать вторжения на свою территорию никаких войск иноземного происхождения» и «поддерживать мирные отношения со всеми державами», было вызовом, в каких бы льстивых выражениях ни было написано письмо. Был здесь и элемент авантюры — Кубань впоследствии к идее Доно-Кавказского союза отнеслась довольно прохладно. Таким образом, два наиболее верных «союзника» Германии в противобольшевистской игре готовы были сцепиться из-за территориальных претензий, и немцы вынуждены были отвлекаться на устройство доно-украинских дел. Они настояли на перенесении «на будущее» создания Доно-Кавказского союза, угрожая прекратить поставки оружия Краснову, но чтобы «не раздражать» атамана и направить его активность на восток и на север, пошли на нужные атаману уступки: сами они Всевеликого Войска Донского не признали, но на Украину повлияли.

7 августа Украина и Дон заключили предварительное соглашение, в котором признавали «взаимно свою независимость и суверенитет». Таганрогский и Ростовский округа оставались за Доном. Донецкий бассейн находился под контролем обеих «держав». Помимо этого было заключено секретное соглашение, по которому Украина передавала Дону оружие на вооружение трех корпусов. После чего на мирных переговорах между Украинской державой и РСФСР (немцы по Брестскому мирному договору заставили большевиков признать Украину) украинская делегация заявила советской, что «Украина признала самостоятельность Донской республики, и поэтому не желает устанавливать с Россией границ в области Дона».

Таким образом, за три месяца работы Краснов добился освобождения донской территории от большевиков, вернул Дону спорные с Украиной территории и добился признания донской независимости Украиной, которая сама была признана и Германией и Советской Россией. С особой гордостью Краснов продемонстрировал Кругу созданную за три месяца «Молодую армию». «Былая, славная армия 1914 года возродилась в лице этих бравых юношей, отлично кормленных, развитых гимнастикой, прекрасно выправленных, бодро маршировавших по площади в новой щегольски пригнанной одежде», — вспоминал Краснов. Депутаты Круга были восхищены. Круг произвел Краснова в генералы от кавалерии, минуя звание генерал-лейтенанта. Однако не все шло гладко. Казаки на фронте не хотели переходить донские границы. На самом Дону существовала оппозиция Краснову из недовольных офицеров и генералов и представителей кадетской партии. Оппозицию поддерживала Добровольческая армия. В вину Краснову ставились его монархизм и «немецкая ориентация». Оппозиция планировала произвести на Круге переизбрание Краснова и прочила на его место А. П. Богаевского. Этому, казалось, способствовало избрание на Круг не только простых казаков и боевых офицеров, как было на Круге Спасения Дона, но и интеллигентов, которых Краснов презрительно назвал «полуинтеллигенцией», народных учителей и мелких адвокатов. Во главе Круга стал вождь донских кадетов В. А. Харламов, бывший член Государственной Думы, «опытный парламентарий, искушенный в политической борьбе».

Пользуясь восторженным настроем большинства собравшихся, Краснов просил снять с него полномочия и избрать нового атамана, надеясь, что вновь изберут его. Но оппозиция оттягивала перевыборы атамана, устроила бесконечные дискуссии, обвиняя Краснова в «немецкой ориентации», ставя в пример Добровольческую армию, верную союзникам, враждебную немцам, которая как раз вела бои у Екатеринодара, освобождая Кубань.

Склоки между донцами и «добровольцами» доходили до неприличия, хотя они делали общее дело, раненые Добровольческой армии лечились в Новочеркасске, а половину патронов и снарядов, полученных от немцев, донцы исправно посылали «добровольцам», хотя немцы запрещали это делать. И все же как-то в запальчивости «добровольцы» обозвали донцов «проституткой, зарабатывающей на немецкой постели», на что командующий Донской армией генерал Денисов ответил: «А кто в таком случае вы, «добровольцы», если живете у нас на содержании?» И Краснов на Круге, когда ему указали на «немецкую ориентацию» и поставили в пример «добровольцев», ответил:

— Да, да, господа! Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии! Весь позор этого дела лежит на мне! В разгоревшейся борьбе Краснов снова сделал ставку на рядовых казаков, он не оправдывался перед оппозицией, он взывал к казакам:

— Казачий Круг! И пусть казачьим он и останется. Руки прочь от нашего казачьего дела — те, кто проливал нашу казачью кровь, те, кто злобно шипел и бранил казаков. Дон для донцов! Мы завоевали эту землю и утучнили ее кровью своей, и мы, только мы одни хозяева этой земли. Вас будут смущать обиженные города и крестьяне. Не верьте им... Не верьте волкам в овечьей шкуре. Они зарятся на ваши земли и жадными руками тянутся к ним. Пусть свободно и вольно живут на Дону гостями, но хозяева только мы, только мы одни... Казаки! Казакам Краснов сказал, что он не верит в иностранную помощь.

— ...Немцы — наши враги, мы дрались с ними три с половиной года — это не забывается. Они пришли за нашим хлебом и мясом, и мы им совсем не нужны. Они нам не союзники. Не верил атаман и союзникам, англичанам и французам. Дважды напомнил он Кругу слова старинной казачьей песни:

— У меня, молодца, было три товарища:
Первый товарищ — мой конь вороной,
А другой товарищ — я сам молодой,
А третий товарищ — сабля вострая в руках!..

В этом было его жизненное кредо, кредо индивидуалиста, «Рафаэля». В том было его политическое кредо.

—Помните, не спасут Россию ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы — они только разорят ее и зальют кровью... Спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки! Добровольческая армия и вольные отряды донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских, уральских и астраханских казаков спасут Россию... И тогда снова, как встарь, широко развернется над дворцом нашего атамана бело-сине-красный русский флаг— единой и неделимой России.

Подтвердив казакам, что хозяева на Дону — они, атаман открыто сказал «добровольцам» и либеральной оппозиции, что цель у него такая же, как и у них, — единая и неделимая Россия. Разница была в методах. Краснов считал, что Деникин слишком уж «решительно шел к тому старому режиму, о котором при обстоятельствах теперешнего момента атаман не мог и заикнуться». Деникин же никак не мог понять увлечений Краснова донской государственностью, обещаний помириться с большевиками, но занять ключевые пункты на «русско-донской» границе, таких, как Царицын, Камышин, Воронеж. «Такая политика, — считал Деникин, — была или слишком хитрой, или слишком беспринципной; во всяком случае, для современников событий не вполне понятной».

Очередная атака на Краснова началась, когда он отдал приказ служить панихиду об убитом большевиками царе, а в официальной газете «Донской край» появились статьи, благожелательно говорившие о восстановлении монархии в России.

Либеральная оппозиция потребовала убрать редактора «Донского края» И. А. Родионова, известного донского писателя, убежденного монархиста. Им удалось разжечь настроения на Круге. «К прошлому возврата нет!» — провозгласили донские либералы, и Круг им дружно аплодировал. У Краснова требовали «сдать» его помощников.

20 августа (2 сентября) Краснов сыграл ва-банк. Из Донского музея ему принесли войсковой пернач, знак атаманской власти, и он с перначом в руке обратился к Кругу, упрекая его за необоснованную критику, которая расшатывает власть и подрывает веру войск в нее. — Когда управляющий видит, что хозяин недоволен его работой, да мало того, что недоволен, но когда хозяин разрушает сделанное управляющим и с корнем вырывает молодые посадки, которые он с таким трудом сделал, он уходит! — заявил Краснов Кругу, который считался «хозяином донской земли». — Это его долг! Ухожу и я, но считаю своим долгом предупредить вас, что атаманский пернач очень тяжел, и не советую вам вручать его в слабые руки!

С этими словами Краснов швырнул пернач на стол и проломил крышку. В гробовом молчании он покинул зал заседаний.

После его ухода Круг заволновался, рядовые его депутаты потребовали вернуть атамана, и особая делегация была послана к нему с просьбой оставаться у власти до новых выборов. Краснов согласился, но просил ускорить выборы. Выборы назначили на 23 августа (5 сентября), но вновь отложили.

Борьба с переменным успехом велась еще около трех недель. Выборы состоялись 12 (25) сентября. Деникинские сторонники надеялись на успех, но в дело вмешались немцы. Их вполне устраивал Краснов. «Донские казаки деловым образом разрешили вопросы, поставленные нами; равно и мы деловым образом разрешили вопросы, поставленные ими», — было заявлено в рейхстаге. Немцы не желали передачи власти на Дону проденикински и проантантовски настроенному А. П. Богаевскому, которого усиленно двигала на атаманский пост либеральная оппозиция. Перед выборами на закрытом заседании А. П. Богаевский прочел Кругу телеграмму майора Кохенгаузена, который от имени германского командования требовал вновь избрать П. Н. Краснова атаманом и угрожал в противном случае изменить существующие доброжелательные отношения к Дону со стороны немцев.

Круг все понял. Официальный посланец на Круг от Деникина, генерал Лукомский, стремясь сохранить лицо, телеграфировал в штаб Добровольческой армии: «Я глубоко убежден, что донской атаман генерал Краснов, входя в соглашение с немцами, вел двойную игру и, страхуя Дон от всяких случайностей, лишь временно «по стратегическим (как он выразился) соображениям» хотел присоединить к Дону части соседних губерний... но все же чувствовалось, что он, в конце концов, не отделяет Дон от России и на борьбу с советским правительством пойдет до конца и поведет за собой Дон». Деникин, увидев, что сильной партии противопоставить Краснову не удается, отдал распоряжение поддерживать Краснова при условии, что Краснов будет поддерживать Добровольческую армию.

В результате голосования 234 голоса были поданы за Краснова, 70 за Богаевского, 33 делегата подали пустые бюллетени.

Краснов остался на своем посту. Члены Круга разъехались по станицам и полкам. Перед отъездом они составили указ, в котором были слова: «Одна мысль, одна воля да объединит нас: помочь атаману в его тяжелом и ответственном служении Дону...»

Не разъехалась лишь оппозиция. Оппозиционеры, в большинстве своем новочеркасские жители, остались с председателем Круга В. А. Харламовым в Новочеркасске в законодательной комиссии, и повели, как считал Краснов, «серьезную подпольную работу для замены атамана Краснова— «германской ориентации» атаманом Богаевским — «союзнической ориентации». Предстоящее поражение Германии в мировой войне было очевидным. Но немцы смогли создать на Юге достаточно мощные политические и военные силы, чтобы реально влиять на ход гражданской войны в этом регионе.

В октябре 1918 года впервые серьезно встает вопрос о походе на Москву. «Добровольцы» к этому времени разбивают большевиков на Кубани. Верховный вождь «добровольческого движения» генерал Алексеев, авторитетный генерал, первый Верховный главнокомандующий русской армией после отречения царя от престола, считал, что Кубань — эпизод в боевой работе «добровольцев», а все силы надо сосредоточить на севере, объединить и наступать на Москву. Алексеев и Краснов постоянно переписывались, и Краснов, согласен был признать главенство Алексеева, если и Донская и Добровольческая армии будут в равном подчинении этому генералу. Но 8 октября М. В. Алексеев умер, и полновластным хозяином в «Доброволии» остался генерал Деникин, отношения с которым оставались натянутыми.

Тогда же, в октябре, германское командование решает бросить на Москву красновских казаков, чтобы свалить большевистское правительство и тем самым заручиться на будущей мирной конференции поддержкой «благодарных русских». Но уже 31 октября в германское министерство иностранных дел поступило сообщение: «Ввиду неустойчивого политического положения в Донбассе Краснов не может представить своих казаков для наступления против большевиков, так как они нужны ему для поддержания порядка в своем районе, не говоря уже о том, что казаки не захотят оставить свою область».

После смерти М. В. Алексеева Краснов обратил внимание на гетмана Украины П. Скоропадского как на наиболее вероятного союзника в борьбе с большевиками. Он встретился с гетманом, которого знал еще по совместной службе в гвардии. На встрече гетман сказал: — Вы, конечно, понимаете, что я, флигель-адъютант и генерал свиты Его Величества, не могу быть щирым украинцем и говорить о свободной Украине, но в то же время именно я, благодаря своей близости к государю, должен сказать, что он сам погубил дело империи и сам виноват в своем падении. Не может быть теперь и речи о возвращении к империи и восстановлении императорской власти. Здесь, на Украине, мне пришлось выбирать — или самостийность, или большевизм, и я выбрал самостийность. И право, в этой самостийности ничего худого нет. Предоставьте народу жить так, как он хочет. Я не понимаю Деникина. Давить, давить все — это невозможно... Какую надо иметь силу для этого? Этой силы никто не имеет теперь. Да и хорошо ли это? Не надо этого! Дайте самим развиваться, и, ей-Богу, сам народ устроит это все не хуже нас с вами...

Гетман предлагал создать союз Дона, Кубани, Украины, Грузии, Крыма и Добровольческой армии для борьбы против большевиков.

— Мы все русские люди, и нам надо спасти Россию, и спасти ее мы можем только сами. Поверьте, никакие немцы, никакие англичане или французы нас не спасут...

Краснов должен был выступить посредником между Деникиным и гетманом и договориться о военном, союзе. В тот же день он написал генералу Лукомскому, заместителю Деникина, и сообщил о своей встрече с гетманом. Краснов предлагал «добровольцам» взять у гетмана оружие и боеприпасы и передавал предложение гетмана: «Нам нужно просто только столковаться. Ведь не дети же мы? капризные, своенравные дети, которые друг друга в чем-то обвинили и не хотят разговаривать один с другим... Гетман предполагает на этих днях обратиться к Добровольческой армии, Дону и Кубани, если возможно — Тереку, Грузии и Крыму, чтобы всем этим образованиям выслать определенное число депутатов на общий съезд. Цель этого съезда пока только одна: выработка общего плана борьбы с большевиками и большевизмом в России, чтобы наши действия не были отрывочными и эпизодическими, но в полной мере планомерными. И я надеюсь, что протянутая рука единения и дружбы не будет вами оттолкнута».

Деникин отказался участвовать в работе подобного съезда. Добровольческая армия не признавала самостоятельности Грузии и Крыма, а гетмана считала немецким ставленником (как оно и было на самом деле).

Они стремились к объединению «осколков империи» и заранее высказывались об уничтожении самостоятельности Украины, Грузии, сужении автономии Дона, Кубани, Терека и Крыма. «Если Скоропадский и Краснов, как русские люди, не менее русские, нежели Деникин, могли пойти на это, то гетман и атаман идти на это, не предавая избравший их народ, не могли», — вспоминал Краснов. Объединения не получилось. Но от идеи похода на Москву Краснов не отказался. Казаки за пределы Войска шли неохотно, и немцы начали перекачку с Украины на Дон монархически настроенных офицерских кадров. Тем более, что такие же монархические настроения часто встречались среди офицеров возрожденной Красновым регулярной «Молодой армии», особенно в гвардейских полках. Прибывшие с Украины офицеры должны были стать костяком новой чисто русской армии, которой предстояло идти на Москву.

Заволновавшихся после появления на Дону «монархических армий» донских демократов Краснов успокоил приказом № 932: «Никакой ответственности за разрешенные мною формирования Войско не несет и помогает им лишь в той мере, в какой эти армии в будущем обеспечат его границы. Политической программой этих армий Войско не интересуется и их не разделяет, имея одну цель — создание сильного государства — Всевеликого Войска Донского».

Попытки проденикинских кругов воздействовать на пришедшие с Украины формирования или создать на территории Дона свои части были пресечены. Краснов отдал приказ, что некоторые «узкопартийные круги» пытаются формировать свои дружины, все они, за исключением Южной армии (штаб — Кантимировка), Астраханской армии (штаб — Морозовская) и Русской народной армии (штаб — Михайловка), должны были в три дня покинуть пределы Всевеликого Войска Донского. Как видим, помимо Южной армии, выведенной с украинской территории, Краснов стал формировать Астраханскую и Русскую народную армии.

Для придания этим формированиям авторитета Краснов предлагал принять командование над ними видным русским военачальникам, известным своими подвигами на фронтах мировой войны, но все эти оставшиеся не у дел полководцы оглядывались на Деникина, который считал все эти формирования происками немцев во вред «добровольцам», и отказывались. Согласился возглавить Южную армию лишь генерал Николай Иудович Иванов, тот самый, что пытался подавить выступления в Петрограде в феврале 1917 года. Крушение империи, которой Иванов был верен всей душой, сильно подействовало на него, настолько, что Краснов сомневался в его душевном здоровье. Иванов жил в Новочеркасске и бедствовал. Армию он возглавил, но ясно было, что хозяин в ней не Н. И. Иванов, человек с «несколько расстроенными умственными способностями», а атаман Краснов.

К началу ноября 1918 года Краснов располагал достаточно внушительными неказачьими монархическими силами. Одна Южная армия состояла формально из 20—30 тысяч бойцов. Гораздо меньше по численности, но более боеспособной была Русская народная армия, именовавшаяся изначально Саратовским корпусом. По количеству реальных бойцов она равнялась обычной пехотной бригаде, но состояла из саратовских крестьян, сознательно выступивших против большевиков (нашлись и такие). Командовал «армией» полковник Манакин. В одном интервью он высказал «кредо» своей «армии». Манакин был «без ориентации», цель — восстановление русского государства, Земский Собор, наилучшие отношения с Добровольческой, Южной и Астраханской армиями; с немцами, французами, чехами отношения строго корректные, как с временными гостями России; «армия Донская является матерью Русской народной армии». Астраханская армия имела около трех тысяч пехоты и тысячу всадников, командовал ею князь Тундутов, который, как писал Краснов, «оказался пустым и недалеким человеком, готовым на всяческую интригу, и очень плохим организатором». У калмыков он играл роль не то царя, не то полубога, но для верных ему людей ничего сделать не мог или не хотел. Его калмыки были босы и оборваны, большинство не имело седел и оружия. Но в целом и эта «армия» дралась неплохо. Располагая такими силами, Краснов не побоялся взять на себя задачу освобождения России от большевиков и занятия Москвы, о чем сообщил, выступая в г. Таганроге в начале ноября 1918 года.

Ему надо было спешить. Немцы были на краю пропасти, австрийцы уже просили мира. Пока они не ушли и не пришли союзники, англичане и французы, атаман мог перехватить инициативу у «добровольцев» и первым двинуться в поход на Москву. Он автоматически становился тогда первым лицом в антибольшевистском лагере, что обеспечивало совершенно иное отношение к нему и «своих» победителей-союзников, которые рано или поздно вмешаются в российские дела и станут искать, на кого делать ставку.

Первые же вторжения на территорию великорусских губерний русских монархических и казачьих частей — своего рода генеральная репетиция будущего деникинского похода — показали обреченность этой идеи. В обращении к «русским людям Воронежской, Тамбовской и Саратовской губерний» донское командование заявляло: «Мы идем не для насилий, мы только хотим, сбросив власть комиссаров окончательно, помочь вам сделать то же... На Дону мы сами решаем свои дела, а большевики разогнали ваших и наших выборных в Учредительное собрание и до сих пор не созывают его». Генерал Семенов, военный губернатор Богучарского и Новохоперского уездов Воронежской губернии, руководствовался при управлении законами Всевеликого Войска Донского, как «наиболее отвечающими укладу русской жизни». Однако жизнь все ставила на свои места. Южная монархическая армия, сформированная на немецкие деньги, привлекавшая неказачье офицерство монархическими лозунгами и хорошими окладами, оказалась совершенно небоеспособной, так как к Иванову шли те, кто не хотел ехать к Деникину, «опасаясь попасть в бой». В Богучарском уезде Южная армия восстановила старшин и старост и стала взимать земские налоги за 1917 и 1918 годы. Сами белые характеризовали отношение Южной армии к крестьянам как «ужасное». Дружины воронежских крестьян, выступившие было против Советской власти, при вступлении в их места монархических отрядов Южной армии разбегались.

Что касается донских казаков, то они, заболев «пограничной болезнью», если и переходили границы области, то только с целью грабежа.

<< Назад